Николай Халезин — беларусский журналист, режиссер и драматург. В 90-х и нулевые работал в газетах «Навины», «Имя», «Наша свобода». В 2005 году он с супругой Натальей организовали Беларусский Свободный театр. В 2023 году Халезин поставил оперу «Дикая охота короля Стаха», которая была номинирована на главную британскую театральную премию. В январе 2024 года стал кавалером ордена Британской империи.

Почти американская история

Сергей Чалый: Давай поговорим о британских элитах. Что у вас там в Англии происходит? Какие-то премьеры? 

Николай Халезин: Когда я сказал одному британцу: «Что за фигня происходит? Почему я приехал и после этого было пять тупых правительств?». Он сказал: «Так, может, это как-то связано?». В итоге я чуть не согласился, потому что это просто какое-то безумие, никто не находит слов. Когда была эта мадам 45 суток (премьер-министр Лиз Трасс подала в отставку после 45 дней работы — ред.), которой даже никто не успел запомнить имя… 

Проблема почти американская. Потому что в Америке не понятно, кого выбирать. А у нас (в Великобритании — ред.) такая ситуация, когда, вроде, и есть молодые, но с внятными программами их как бы нет. В этом заковырка. Думаю, народ попытается ее как-то разрулить. Но так, как он разрулил с брекситом, есть сомнения. 

Сергей Чалый: По поводу элит. Я смотрел фото твоего награждения. Жалко, что не король, но принцесса Анна — тоже неплохо. Дурацкая ассоциация мне в голову пришла. Помню, когда заканчивался Советский Союз, обласканные властью люди начали рассказывать, как они пострадали от режима. Вершиной этих рассказов была история, которую рассказал [Евгений] Евтушенко. Был обладателем премий, каких только можно…

Важный для беларусов орден 

Николай Халезин: Ездил по всему миру в пиджаке. Притча во языцех. 

Сергей Чалый: И вот он рассказывал, как он пострадал: «Брежнев, когда прикалывал мне орден, больно уколол». Расскажи, как ты пострадал?

Николай Халезин: У меня другая немножко история. Получилось, что когда комиссия при его величестве… Нас же подавала королева. Не король, а королева. Там так работает преемственность. Сначала получала орден Наташа (Наталья Коляда — супруга Николая Халезина и соучредительница Беларусского Свободного театра). Они не совместили нас в одну семью и получилось, что у нас было два разных приема. Ей вручали в Букингемском дворце, а мне — в Виндзорском замке. Это как побывать у Лукашенко везде. Одну резиденцию, вторую. Увидеть золотые унитазы в каждой. 

Но у меня получился какой-то казус. Когда мне вручали, я был одним из последних в списке, мы с ней разговаривали (вероятно, с принцессой Анной — ред.), по протоколу, у нас с ней где-то минута разговора, мы говорили что-то о театре и в конце я пошутил. Мы в голос оба засмеялись. Весь отдел протокола на нас обернулся, потому что это моветон, варвары. И она, главное, выступила на стороне варваров. 

Я ухожу, мы уходим из зала и Наташа говорит: «Что ты ей сказал? О чем пошутил?». А я не помню. Я до сих пор этого не помню, что я сказал, почему мы хохотали. 

Сергей Чалый: У нас же как люди привыкли? Что к ордену должны какие-то льготы прилагаться. Бесплатный проезд…

Николай Халезин: На 9 мая ты идешь в первом ряду с гвоздиками на Трафальгарской площади. 

Сергей Чалый: Без очереди в кассе в [лондонский универмаг] Harrods, в санаторий бесплатно. Какие льготы полагаются?

Николай Халезин: Первое — меня могут отпевать в соборе Святого Павла. Ну, так себе льгота. Второе — я могу там крестить своих детей. Я могу обратиться в комитет по геральдике и мне сделают герб. И учитывая, что папа у меня родился в деревне за Уралом, а мама — в селе Непряхино, то можешь себе этот герб приблизительно представить. 

Сергей Чалый: Но с чего-то же надо начинать. Это может быть началом большой славной династии. 

Николай Халезин: Тебя приглашают на мероприятия с участием королевской семьи. Это приятно. Потому что там хорошая компания всегда. Просто лучшие люди из разных профессий. И тебе всегда там интересно. Прямо передо мной получала орден девушка за достижения в области свиноводства. А после меня получала женщина за процессы реабилитации детей в семье алкоголиков. Творческих людей не так и много. Это может быть слесарь. И это классно.

А для беларусов это важный орден потому… Я устал слушать эту фразу «кому мы там нужны». И вот беларус может понять, что да, нужны. Если ты креативный, проблем вообще ни с чем нет. Предложи что-то. Предложи и сделай качественно. 

Провал, который не случился

Сергей Чалый: Это была сквозная тема практически всех первых моих программ. Лукашенко что сказал? Где родились, там и пригодились. Вас никто не ждет [на Западе]. А потом внезапно оказалось, что мы достигаем таких вершин. Не получилось, правда, [взять премию] Лоренса Оливье (высшая театральная награда Великобритании, одна из главных европейских наград). Но даже сама номинация… 

Николай Халезин: Там было три номинанта в этой номинации. И они поставили нас в номинацию за заслуги в оперном искусстве. Там был главный дирижер королевского театра Royal Opera House, который 22 года был на этой должности, и это был его последний сезон. Мы понимали, что…

Сергей Чалый: По совокупности заслуг. 

Николай Халезин: На самом деле, это было очень приятно. И это была награда, в которую мы никогда не вписывались. Если бы это были, допустим, не мы с Наташей, а, например, какой-то режиссер, у которого нет своего театра, который приглашенный, то для него это был бы, конечно, очень большой выход, потому что тебе сразу идут предложения и так далее. А у нас предложений бывает мало, потому что все говорят: «Так а что, у них свой театр, им плевать на нас на всех. У них все есть». 

Сергей Чалый: Но это же как раз за оперу «Дикая охота короля Стаха». Так получилось просто, что у нас [в студии] же были, в общем, люди, напрямую причастные [к постановке]: Оля Подгайская, композитор, и Ханданович, который великий беларусский поэт, который автор либретто. С моей точки зрения, это величайшее достижение беларусской культуры, современное, что ли. 

Николай Халезин: Я не буду тут скромничать. Это бесполезно, потому что да, очень высоко ударили.

Сергей Чалый: Даже чисто организационная задача — собрать такое количество людей. Как бы даже просто дерзнуть, да? Потому что все говорят: «Это невозможно!». 

Николай Халезин: И я тебе скажу, самый страшный момент, когда был разговор у Наташи с Кэти Митчелл. Митчелл — это режиссер, британская режиссер, которая работает сейчас в основном в Германии, в театре. И она — такой монстр в сфере оперы. Наташа с ней поговорить решила. У нас настроение как-то так прибилось, потому что она сказала: «Я пыталась делать то, что вы хотите сделать. Я поняла, что это провал, и вы стоите прямо на пороге провала. И поскольку у вас провалов никогда не было, это будет ваш первый, вы упадете как огромный шкаф. Потому что вы решили совместить несовместимое». Она сказала, что все режиссеры, кто пытались совместить драматический текст и вокал в диалогах, и те, кто пытался нагрузить это современной хореографией силовой, плюс аттракцион, плюс кино… И получается, что это вы не совместите. Плюс вы не совместите по звуку, у вас еще и электроника.

Когда приехал на первую репетицию Виталик Алексеенок… Еще один гений, беларусский дирижер, который возглавил один из ведущих театров в Германии в 30 лет, — я такого не помню в истории. Он за пультом, вокалистка поет и актер. И мы с ним вот так друг на друга смотрим. И когда услышали, как зазвучало… То есть работает. И дальше начали уже шлифовать. И потом нас спасла Ксюша Ковко — это уже на премьере, когда мы поняли, что у нас нет баланса по звуку, что не связывается все вместе. И вдруг Виталик и Оля Подгайская подошли к нам и говорят: «Мы можем привезти девочку?». Мы говорим: «Везите, кого хотите, мы все оплатим». 

Приезжает девочка из Мюнхена, прилетает прямо на следующий день. К счастью, у нее было три выходных. Она прилетает, становится в центре зала. У нас сидит весь наш британский состав технический. И она начинает говорить на языке, который я не понимаю. То есть это набор цифр, звуков, вообще непонятно что. Потом мы спускаемся в оркестровую яму, она поворачивается ко мне и говорит: «Почему рояль открыт на пять сантиметров, а не на 20?”. Я: «Виноват, исправлюсь, я открою». 

И вдруг все начинает звучать. И оказывается, это наша беларуска, которая работает в Мюнхене и которая настраивает симфонические оркестры в студии перед записью. Оркестры! И мы спасли таким образом премьеру и потом спасли видеоверсию. В общем, это такая история. 

Знаешь, тогда мне так было приятно, что приехали беларусы и вокалисты украинские и умыли всех. И британцы сидели и говорили, что мы сумасшедшие. То есть реально сумасшедшие. 

Сергей Чалый: Ну и как тебе прием британской публики? Все ли они там поняли?

Николай Халезин: Ну, они в восторге были. Они поняли. Они говорят, класс в том, что это мелодрама, это гений Короткевича: мелодрама, триллер, хоррор, детектив. 

Сергей Чалый: Тут, мне кажется, британцам как-то легче всего было продавать такой беларусский…

Николай Халезин: «Собака Баскервилей» — то же самое абсолютно. 

Сергей Чалый: Это моя боль, что я не смог приехать [на премьеру оперы]. Просто работа на эти дни.

Самая большая [беларусская] диаспора — польская. Когда мы сможем и сможем ли вообще увидеть это не по телеку?

Николай Халезин: Сейчас несколько человек лоббируют, чтобы привезти. Это очень недешевая история, задействовано огромное количество людей. Это привезти декорации, это привезти став британский, это привезти украинских вокалистов. Хотя все готовы. Предложили привезти на 2027 год, мы уже стали думать, у нас был вариант на 2025-й. То есть надежда есть. Мы не можем вложить миллион фунтов в проект, и чтобы он просто лежал на полке.

Видео посмотрело 50 тысяч человек. Нам британцы говорят: «Слушайте, это сколько мы должны были спектаклей отыграть, чтобы посмотрело 50 тысяч? И у вас что в Беларуси, сумасшедшие? Они оперу смотрят по телевизору?». Я говорю: «Ну, у нас это просто беларусы. Просто беларусы хотят увидеть свой продукт».

Недетские проблемы

Сергей Чалый: Такой вопрос. Я, может быть, слышал звон, не знаю, где он, но, по-моему, до меня доходили такие слухи, что была идея чуть ли не в Netflix превратить, в видеопостановку.

Николай Халезин: Нет, мы решили сейчас ничего этого не делать. Нас сейчас опять номинировали, еще на одну премию. То есть это еще будет вручение. Очень ответственная сейчас работа у нас. 21 сентября мировая премьера в Америке. И нам нужно как бы ее провести очень хорошо, потому что мы [хотим] прокатить тур по Штатам сначала, а потом уже привезти сюда, по Европе. Вот тот спектакль мы точно привезем в Варшаву, это гарантировано.

Сергей Чалый: Давай уже про спектакли. Я был свидетелем спектакля «Последетство». У него две части, если кто не в курсе. Совершенно удивительная постановка, родившаяся, я так понимаю, достаточно спонтанно. История была про то, что это 2022 год, это люди, семьи, которые бегут сюда. Не важно даже на самом деле, куда. Допустим, из Украины, главным образом из Беларуси после войны. И эта история про детей, которые это решение не принимали. 

Совершенно потрясающая по своей пронзительности вещь. Родители посмотрели эту историю. Погодите, тут не хватает нашего взгляда. Мы сейчас это покажем. И когда это все было показано подряд, встык две эти части, это было просто невероятный такой катарсис. Просто зал плакал. Какова судьба и людей, и этого спектакля? 

Николай Халезин: Вот двое родителей здесь присутствуют. Нам пообещали, что дадут денег, мы хотели сделать театральную школу для детей. И мы сначала решили, что мы наберем детей где-то от 9 до 13 лет. И у нас ничего не получилось. Начали заниматься с детьми, вдруг стали вмешиваться родители. Родители решили контролировать: почему дети скачут, почему они кричат? Почему? Ну, потому что так решил педагог. Мы поняли, что нам нужно переключиться на детей 14–17. И мы подумали, что это дети, которые пережили больше, чем мы за жизнь. Они пережили локдаун, когда люди умирали, они пережили войну, они пережили одну эмиграцию, вторую эмиграцию, революцию, контрреволюцию. Все пережили. 

И я думаю, надо об этом, наверное. Мы начали работать по драматургии, вдруг выясняется, что для них это все было, ну, плохие приключения, как-то так себе приключения. А их больше всего интересуют их взаимоотношения с родителями. Я поразился зрелости их, потому что это такое, это такие серьезные люди, знаешь, которые говорят: «Нет, давайте поговорим о наших родителях». Я говорю: «А вы готовы им сказать со сцены?». Сказали, что да. Я говорю: «Единственное, могу вам сказать, честное слово, что я не расскажу вашим родителям, что мы будем делать». И я это слово сдержал. 

Родители узнали о том, что будет происходить на сцене, только на премьере. Они, конечно, рыдали, сидели все.

Сначала показывали только первую часть. И вот после премьеры я спросил на общественной дискуссии: «Вы готовы?» И родители говорят, да, мы готовы. Это был очень смелый шаг с их стороны, потому что это было, знаешь… Тебе высказывают ведь не самые приятные вещи со сцены дети. 

Сергей Чалый: Я бы ждал такой реакции: «Погодите, мы сейчас все объясним, все не так».

Николай Халезин: Да-да-да. И родители ответили. Мы начали с ними заниматься драматургией. Там тоже слез были реки. 

Мы отвезли спектакль в Брюссель и показали в Европарламенте. И это было круто, потому что там была еще Светлана Тихоновская, там был глава Европарламента. Они там тоже все поревели как надо. И это была такая, наверное, точка, потому что, есть теперь этот спектакль в видеоформате. То есть мы его можем выложить и показать. И мне кажется, что это очень важно. 

Вообще, это какая-то беларусская совсем история, потому что в ней нет никаких приукрас. Нет виктимизации, вот этого «мы жертвы, мы страдаем». 

Те, кто лучше нас

Сергей Чалый: Слушай, да, это главная претензия к беларусскому театру уже на многие десятилетия. Это вот эти «жалоба і галеча» [бел. — скорбь и нищета]. 

Я смотрел твое интервью на «Еврорадио» как раз примерно этого периода, когда вы собирались делать эту детскую театральную школу. И вот этот опыт работы с детьми и общее такое настроение, что… Я не знаю, какие у нас там взрослые, мне уже надоело с ними иметь дело. А вот дети у нас совершенно потрясающие. 

Я это слышу практически от всех, кто работает с детьми. Например, Дмитрий Быков, учитель школьный, и он постоянно говорит, какие прекрасные дети, они гораздо лучше нас. И это происходит каждое поколение. И у меня каждый раз вопрос: «Погодите, а куда делись эти самые дети, которые были лучше нас? Какого черта они так быстро превращаются в нас?».

Николай Халезин: Знаешь, наверное, я такую экономическую простую вещь проведу. Мне кажется, они просто что-то очень фундаментальное понимают о том, как мир устроен. 

Сергей Чалый: Вот в России проводится опрос регулярно, какой процент из вас хочет быть предпринимателями? Примерно 70% с чем-то школьников старших и первых курсов университета. К последнему все хотят работать в «Газпроме». Что за это время произошло? Что-то они, видимо, поняли о том, как этот мир устроен.

Николай Халезин: У меня ощущение, что каждое поколение все равно лучше предыдущего. И мы, наверное, были лучше наших родителей. И те, кто после нас, наверное, лучше нас. У меня вот это ощущение есть. Вот наше поколение боится, например, AI. Я честно скажу, не боюсь. И ты тоже не боишься. Мы все-таки не самые, как это сказать, не ретрограды, да? 

Сергей Чалый: Мне вообще кажется, что это какая-то ошибка. Это попытка решать не ту задачу. Я не хочу, чтобы они делали творчество, чтобы я могла все время мыть посуду. Я хочу, чтобы они за меня мыли посуду, чтобы у меня освободилось время на творчество. 

Николай Халезин: И вот я понимаю, что эти дети могут полюбить «Газпром» на время. Потом, когда они поймут, что можно быть поэтом, они быстро захотят быть поэтами. И потом опять, может быть, «Газпром». То есть я просто не знаю, чего они захотят, но они будут быстрее сканировать этот мир. Я не думаю, что мы в состоянии навести порядок на этой планете. Блин, все так запущено, что, может быть, каждое следующее будет хоть что-то исправлять, хоть как-то выкручиваться. Но пока у меня такое плохое настроение в этом отношении.

Сергей Чалый: Кстати, опросы по всему миру показывают, что пессимизм относительно будущего молодого поколения глобальный, это прямо во всех странах. Из серии: мы не можем повлиять, эти уже все испортили. То есть планете капец. И это на самом деле очень плохо, потому что, когда ты понимаешь, что капец, значит уже можно ничего не делать.

Николай Халезин: Я вот не думаю. Думаю, что они будут обустраивать вокруг себя территории какие-то. Потому что они все-таки прагматичные люди. Что мне в них нравится, они насилие не приемлют просто на физическом уровне. Тут главное нам не перегибать палку и не вмешиваться сильно. Но при этом нам нужно попытаться с ними научиться хотя бы договариваться. 

Театр VS Netflix

Сергей Чалый: Я понимаю, что накоплено огромное количество опыта и понимания того, как это сделано. Но я не знаю, возможно ли это передать, понимаешь?

Николай Халезин: Вот смотри, то, что в музыке происходит, ты хорошо знаешь. Каждый получил доступ к тому, что он может презентовать свою музыку. Мы начали путаться в том, что происходит, пытаться как какой-то сетью выловить что-то оттуда, чтобы тебя это вдохновляло. Не все так работает, потому что ты уже там начинаешь себе выискивать своих Кендриков Ламаров.

Что происходит в театре? Раньше театры конкурировали между собой. И вот наступает нынешнее время. Больше нет никакой конкуренции между театрами. Даже за финансы, потому что театр конкурирует только с Netflix. 

Сергей Чалый: Это правда. 

Николай Халезин: Потому что сидит человек, у него ноги в теплом тазу, жена принесла картошку, он открывает Netflix — там все: кино, сериалы, программы, шоу, игры и так далее. Он смотрит. Ты должен придумать в театре что-то, что заставит его вынуть ноги из таза, оторвать жопу от дивана и пойти в театр. Значит, ты должен дать продукт. Что было раньше, оно уже не годится. Поэтому такая тяга к большим шоу и кинотеатру. Ничего хорошего в этом, конечно, нет. 

Сергей Чалый: Для меня, знаешь, какая боль? Это вот появление этих видеорядов сзади. Уже такое смешение жанров. Театр — это то, что ты не можешь отмотать. Это можно смотреть сейчас. 

Николай Халезин: Абсолютное большинство театров продолжают жить в парадигме, в которой они жили 10 лет назад. 

Вот есть конференция, как пригласить молодую аудиторию в театр? Я говорю: «Слушайте, у нас аудитория 18-35 была в Беларуси, и такая же у нас в Великобритании. Мы не знаем, как дедов позвать, потому что мы разговариваем с ними».

У каждого свои драники

Сергей Чалый: Про кулинарное шоу твое хотел спросить. Есть такая шутка про британскую еду. Скажите, она, правда, настолько плоха? Ответ британца: «Если правильно приготовлено, то да». Слушай, а есть вообще беларусская? У нас же все жалуются, что ее растянули украинцы. 

Николай Халезин: Ощущение, что ты подглядывал за нашими последними съемками, которые еще не вышли. Потому что об этом многие думают сейчас, в том числе потому, что беларусы начали открывать свои кухни, свои рестораны в разных странах мира. И вот вдруг выясняется, что нет. То есть мы где-то лоханулись. То есть где-то мы недоработали. Украинцы доработали, они докрутили всего лишь два элемента. Первый — это «киев котлет», которая появилась сейчас везде. И второе — это борщ, который вошел еще и в ЮНЕСКО. 

Сергей Чалый: Слушай, там был длиннющий исторический спор. Это же примерно как про водку было. 

Николай Халезин: Я тебе скажу, что тут я должен, конечно, поаплодировать [украинскому шеф-повару Евгению] Клопотенко, который сделал энциклопедию борща. И он сделал то, что, я честно скажу, даже если бы я очень захотел, я бы этого не смог сделать. Это огромная титаническая работа. Борщей в Украине немерено. Даже когда я первый раз попробовал там борщ одесский без свеклы…

Сергей Чалый: Но там вся идея в том, что он делается прямо вот из того, что у тебя растет. Я очень хорошо помню полтавский, который рыжий. 

Николай Халезин: Я тебе скажу, полтавские галушки еще могут попасть тоже вот к этим двум блюдам третьим. И вот я сейчас разговариваю, у нас программа выйдет про то, что не может Беларусь выйти со своим. Там мы недоработали, ничего не вышло. И когда ты говоришь с беларусами, какое блюдо? Драники. 

Сергей Чалый: При том, что во всей европейской культуре есть драники.

Николай Халезин: У всех есть свои драники, у каждого свое название. Нам нужно еще как минимум два-три блюда, которые бы мы могли презентовать. Но никто над этим не работает, никто. 

Сергей Чалый: [Историк и культуролог] Алесь Белый пытался. 

Николай Халезин: Пытался, пытались многие. Но нужна здесь работа не только энтузиастов, еще и маркетологов. И это бы потом очень повернулось с хорошими деньгами. В том числе нужно сейчас уже говорить об ассоциации беларусских заведений, о том, что эти люди должны между собой договариваться. Давайте попробуем продвигать какую-то общую идею хотя бы. 

Беларусы могут. У русских не было никогда своей кухни. Мне начинают говорить: «Вот, ты почитал Похлебкина». Я говорю: «Ребята, вы мне перечисляете сейчас какие-то расстегаи и прочее, вы покажите мне в мире эти расстегаи, их нигде нету. Это все какая-то энциклопедия». 

Сергей Чалый: Секунду. Это просто сейчас невозможно повторить, потому что, как мне рассказывал повар ресторана «Пушкин», который пытались сделать: «Ни один рецепт того времени невозможен, потому что печь с нисходящим теплом не способна так все это делать».

Но еще больше мне нравится более радикальный взгляд Андрея Макаревича, который сказал, что русской еды нет, потому что она вся закуска.

Николай Халезин: Она вся закуска — раз. А второе — если она не закуска, то ее китайцы или турки привезли. 

А что было у беларусов? У беларусов, помимо такой печи, была еще каминная решетка. То есть, по сути, был гриль. И поэтому можно было жарить хоть овощи, хоть мясо, хоть дичь, хоть что. И поэтому многовариантность была гораздо больше. 

Восстановить литвинскую кухню — это задача. Но это технологическая задача. Это не то чтобы невозможно. У нас все возможно, достаточно просто специалистов. 

Шанс на реализацию

Сергей Чалый: Хотел еще про Координационный совет. Зачем тебе все это было нужно? 

Николай Халезин: Самая простая тема. Мне это было нужно, знаешь... 

Сергей Чалый: Можно я признаюсь? Я именно за этот список голосовал. Я участвовал, мне был интересен и сам процесс, как работает это все, приложение на блокчейне, и вся эта вещь. Ну и плюс, я думаю, ты догадываешься, почему именно за этот список я голосовал.

Николай Халезин: Ну, конечно, да. Понятно, что я не собираюсь делать такую политическую карьеру. То есть, у меня одна из лучших работ в мире. Я себя…

Сергей Чалый: Так вот я немножко и удивился.

Николай Халезин: Знаешь, я просто решил, так сказать, своим примером показать, что нужно давать людям шанс на реализацию каких-то проектов. Да, это не получится, я это знал прекрасно. И то, что проголосует очень мало людей, я знал прекрасно. Я просто понимал, что нужно сделать один раз — первый. Меня единственное, что не устраивало во всем этом, когда начали оговаривать — это на два года. Ребята, давайте сделаем до того момента, пока это не обосрется. Оно обосрется — проведем новые выборы. Опять обосрется — еще проведем. Будем смотреть, как оно где будет улучшаться. И если что-то будет улучшаться, давайте это сохранять, а то все — отбрасывать. И тогда, возможно, мы придем к какому-то варианту, когда проголосует много и проголосуют за структуру, которая сможет работать. Ну, хоть как-то. Вот это мне и хотелось.

Сергей Чалый: Короче, ты свадебным генералом в списке был.

Николай Халезин: Ну, наверное, да. Можно так — свадебный генерал. Ты знаешь, абы не дед-пиздун. 

Герой не моего спектакля

Сергей Чалый: Это правда. Да. И про спектакль. Вот мы про Ричарда III говорили. Одно из моих таких самых сильных впечатлений от беларусского театра… Помнишь, в 2019 году был такой мировой проект, когда все ставили Ричарда III? И в Беларуси тоже поставили Ричарда III с Максимом Брагинцем — был потрясающим, он просто вытянул на своих плечах. Там играл Ричарда Глостера, собственно, этого главного героя.

Объясню. Безродный человек, который сумел добиться того, что не имея никаких прав наследственных на престол, его туда призвали. Уничтожил всех своих интригами политических конкурентов и стал жертвой своей же собственной, как сказать, подозрительности, мании и всего остального. 

Николай Халезин: А ничего не напоминает? 

Сергей Чалый: Понимаешь, очевидно, почему в Беларуси этот спектакль так звучал. 

Я вспомнил, как в 2020 году, когда революция происходила, я был в эфире «Еврорадио» у Паши Свердлова, и он мне говорит: «Слушай, у тебя нет такого ощущения, что происходящее напоминает плохой фильм? Как-то все так не бывает складно». Я говорю: «Паша, понимаешь, вот это ощущение означает, что так работает история».

Николай Халезин: Если правильно приготовить, то так.

Сергей Чалый: Так работает история. Она работает для дураков, чтобы всем было понятно, наглядно абсолютно, чтобы дошло до каждого. И после этого я подумал, какая интересная мысль у меня получилась. А почему не предположить, что можно, кроме какого-то научного прогноза политологического, экономического, ещё какого-то, исходя из логики драматургической, выстроить драматургический прогноз?

Николай Халезин: Скажу тебе честно, этот наш дед, он никогда не был моим героем. В какой-то момент я подумал, может быть, сделать пьесу о нем, потому что появились вот эти элементы в реальности, которые можно переварить, особенно появление Коленьки, который сейчас играл начальника охраны в Монголии. 

Сергей Чалый: Так очень как-то… 

Николай Халезин: Странно, странно, да. Но ему, видимо, нравится роль охранника.

Сергей Чалый: Я могу ошибаться, но я вижу на его лице — ему реально стыдно от того, что он несет. 

Николай Халезин: Ну да, наверное, стыдно, но мыслишки там, я думаю, разные роятся. Я из него вообще не хочу делать ни героя, ни никого. Когда он появился, в этом появилась какая-то драматургия. То есть, вот прямо наследник, который… Эти два нежеланных, два, у которых лицо в шлем не влазит мотоциклетный, а этот, как бы, желанный. Играет на фортепиано, знает китайский. Ну, то есть очень много чего. Плюс появилась Качанова. 

Сергей Чалый: Слушай, и он же еще и воспитывается как наследник? Лучшие учителя, домашнее образование. То есть это работа над ошибками всех предыдущих детей.

Николай Халезин: Я подумал, что, может быть, стоит уже подумать над драматургической концепцией. И как только я начал склеивать, одно к другому выстраивать какую-то линию, понял, что все это все равно уже было сказано и в лучшем виде. И бессмысленно из, как говорит народ, говна пулю не слепить. Понимаешь, не получается из него вот этого диктатора, на которого стоит потратить время.

Вот Путин… Я сейчас занимаюсь одним проектом про Путина. Но только в комическом аспекте. Я просто понимаю, что он при том, что злодей, может быть воплощен только в комическом варианте. Он не может быть в другом, потому что в другом он ничего не создал. Гитлер создал эстетику, Сталин создал машину эту. 

Сергей Чалый: Сталин, кстати говоря, тоже создал эстетику. 

Николай Халезин: Но она такая, слегка приземленная, коренастая и такая крепкожопая. А Гитлер создал элегантную историю с кожаными плащами, с красивой атрибутикой. Да, покупал всех. На этом строилась идеологическая часть. А эти ничего не создают. У них вся идеология — это любите меня. Ну кто ты такой, плешивое ты создание, почему я должен тебя любить? Что это за бред, вообще? И вот на них поэтому очень сложно тратить время, на Ричарда стоит, а на этого — нет. 

Предопределенный сценарий

Сергей Чалый: Но я все-таки задавал вопрос не про его величие, а про драматический прогноз. 

Николай Халезин: Он простой. Когда мы начинаем выстраивать, всегда один и тот же конец, потому что другого не было никогда. Ну, вот, можно сказать, что у Сталина был другой, дожил до своей смерти. А мы знаем вообще, как он умер? Дедушка Ленин, мы знаем как умер? И вот и получается по концовке, что мы хотели бы придумать какую-то другую историю. А он уж как хотел бы. Но она не работает. И ужас в чем? Когда начинаются вот эти болезни, вот дед захромал где-то. Скоро на коляске вывезут. Уже невыносимо. И ты понимаешь, что у нас еще есть запас, его можно растянуть на 10 лет. Так как ничего не сделал брежневские такие. Когда будет уже под себя гадить на собрании вот этом ВНС (Всебеларусское народное собрание — ред.). 

Сергей Чалый: Каково это все наблюдать тем, кто в этой системе находится? 

Николай Халезин: Я не знаю. Я честно скажу тебе, не очень. У меня мечта. Вот когда они, помнишь, сидят на совещании, фигачат. И он их кроет, они такие все ниже и ниже головы. У меня есть идея для него, чтобы он сказал: «На сегодня все — сдать тетрадки». И пришел домой, такой хоп, а там… Зачем ты жопу нарисовал? Потому что я не знаю, что они там. Ну, не пишут же они: «Надо увеличить спрос и увеличить процент». 

Сергей Чалый: Да нет, поверь мне, они реально тезисы эти пишут.

Николай Халезин: Вот это пишут?

Сергей Чалый: Есть же еще куда стремиться. Есть же больший маразм, когда Бердымухамедов, помнишь, накануне, по-моему, посевной или уборочной, чего-то там — много хлеба, много снега, да? Без труда не выловишь рыбку из пруда, да? 

Николай Халезин: Я офигел, когда он написал инструкцию, какие должны быть букеты ему на день рождения. И они все с одинаковыми белыми букетами идут. Но Бердымухамедов оказался хитрее всех. Он просто поставил сына, а сам пошел записывать новый музыкальный альбом и стрелять с лошади из лука. То есть просто капец. 

Сергей Чалый: Из карабина с мотоцикла.

Николай Халезин: Это просто человек живет уже в свое удовольствие. Вот он, похоже, придумал вариант, который Лука не додумался — получать удовольствие от жизни. 

Сергей Чалый: Будет метафора экономическая. Самое главное — это выход из твоего стартапа. Я просто про то, что все-таки запоминается последнее. Ты можешь сколько угодно там рассказывать, какие твои заслуги, а потом… 

Николай Халезин: А потом в итоге все равно про Чингисхана будут говорить. 

Сергей Чалый: Я до конца не понимаю, как это не видно такому большому количеству людей? В том смысле, что колея-то на самом деле одна. Был момент, когда, знаешь, как история, есть момент ветвления, где можно пойти очень разными способами. Потом происходит момент, когда система сама начинает ограничивать свои степени свободы. И вот этот пучок вариативности истории, которая всегда вариативна, он начинает все сужаться, сужаться, сужаться и постепенно он превращается в столбовую дорогу.

Николай Халезин: Говорят, что сначала история повторяется в виде фарса, и вот потом же наступает момент, когда сидят два каких-то бывших чиновника, уже старые на пенсии, и говорят: «А ты был на том последнем ВНС, ну, где он прилюдно обосрался?». «Нет, я уже тогда на пенсии был». «А я был, там была вонища». А никто не вспомнит про то, что там он построил библиотеку безумную.

Сергей Чалый: Хотя, казалось бы, Александр Великий, Александрия — есть, «Маяк Минска» — есть, библиотека — есть. 

Николай Халезин: У нас есть шанс увидеть вот это последнее ВНС.

Сергей Чалый: У меня, реально, задача жизни — это описать взлет и падение, понимаешь? Потому что, на самом деле, я думаю, что если удастся рассказать историю не с точки зрения этих интриг… Оно не так делается, делается трендами. И как люди, которым кажется, что они ее творят, она на самом деле их волочит, потому что ты против ветра мочишься. 

Николай Халезин: Сейчас самая выгодная позиция, когда смотришь глазами историка. До этого было тяжело, потому что тебя захлестывают эмоции, и судьбы людей ломаются, и семьи. И вот этот ужас весь. А потом вдруг где-то включается… Мы вошли в фазу «дед», когда уже предопределено.

Читайте другие интервью с гостями «Ночи с Чалым»:

«Либо уезжать, либо терпеть». Юрий Мельничек в гостях у Чалого

«Развитие беларусской музыки в выходе из беларусского гетто». Папа Бо в гостях у Чалого

Первое интервью после освобождения и отъезда. Мерием Герасименко в гостях у Чалого

«Уважаемый зритель, мы тоже люди». Андрей Новик в гостях у Чалого

«Чудесное обаяние мерзости». Пукст в гостях у Чалого